У подъезда Лена остановилась в задумчивости. И только тут заметила, что на ногах Санька всего одна галоша. Похоже, и он это заметил только сейчас.

– Вот... – виновато вздохнул он. – Еще и галошу потерял. Дедушкину, любимую. Он в ней на помойку ведро выносит.

Санек умел даже самые простые мысли и чувства высказывать так, что даже сам в них запутывался.

– Да, – вздохнула задумчиво и Лена, – жалко галошу. И дедушку твоего тоже. Как же он, бедный, в одной галоше на помойку ходил? На одной ноге прыгал?

– Почему? – удивился Санек. – Раньше-то он в двух ходил. Это теперь будет в одной прыгать.

– Все равно жалко, – проговорила Лена, думая о своем.

Санек поджал ногу в носке и вдруг сказал:

– Я знаю, кто нам поможет! Он в нашем доме живет. Пошли!

А продавец снова выдвинул кассовый ящик. Он прекрасно понял, что из-за «так себе монетки» ничей дедушка расстраиваться не будет.

Вот она. Позеленевшая, вся изъеденная временем медяшка. В ее «морщинках» едва угадывался чей-то профиль в старинном шлеме с гребешком.

Продавец держал ее на ладони, задумчиво смотрел на нее, и глаза его жадно блестели...

Глава II

Мы ее найдем!

Наши родители ушли в гости. К своим родителям.

Алешка уселся списывать домашнее задание с тетрадки одноклассника – настоящего отличника, а я разобрал наш магнитофон, нашел в нем неисправность и пытался снова его собрать...

Родители все не возвращались, Алешка сопел над тетрадкой, магнитофон никак не хотел собираться. И я даже обрадовался, когда в прихожей отчаянно затрезвонил звонок.

Сразу было ясно, что пришел Санек из соседнего подъезда, Лешкин ровесник. Всегда расстегнутый и взъерошенный, суматошный такой пацан, с которым вечно что-то происходит. Рядом с ним на площадке стояла девочка с красивой вежливой собакой. Она склонила голову к плечу и протянула мне лапу. Собака, конечно, а не девочка.

Это были Лена с Нордом. Мы их немного знали, они из дома напротив.

– Дим, – сразу же спросил Санек, не здороваясь, – ваш отец дома?

– Нет. А зачем он тебе?

– Ну... это... Он ведь в милиции работает, да?

– В Интерполе, – важно уточнил возникший за моей спиной Алешка.

– Тем более! – почему-то обрадовался Санек. – Нам очень нужна его помощь! У нас одна ценная вещь пропала.

– Галоша, что ли? – спросил Алешка, внимательно глядя на его ноги.

– Сам ты галоша! – вспыхнул Санек. – «Гречанка»!

– Тогда вы правильно пришли, – не обиделся Алешка. – Папа по своей работе сотрудничает с иностранцами.

– Его сейчас нет, – сказал я. – Подождите, если хотите.

– Только галошу снимите, – хмыкнул Алешка.

И мы пошли в нашу комнату, а собака Норд, не раздумывая, – на кухню.

Я снова уселся за сборку магнитофона, а Лешка (лишь бы уроками не заниматься) стал строить из себя следователя.

– И что за «Гречанка» у вас пропала? Молодая или старая?

– Старая, – ответила Лена. – Две тысячи лет.

– Заблудилась по старости, – с пониманием кивнул Алешка, и вдруг до него дошло: – Сколько-сколько?

Мне тоже стало интересно, тем более что упрямый магнитофон мне уже вот так надоел.

– Давайте я все по порядку расскажу, – сказала Лена. – «Гречанка» – это очень древняя греческая монета. Очень ценная. У дедушки она осталась одна из всей его коллекции. Это его единственная радость...

– А остальные радости где? – спросил Алешка.

– Их украли в прошлом году. А эту монету воры не взяли – она такая старая на вид, что даже на монету не похожа. Вроде медной шайбочки...

– Дедушка сильно переживает? – спросил я.

– Он еще не знает об этом. А если узнает – не переживет. У него после этой кражи сердце очень слабое.

– Но ведь если мы обратимся к отцу, – сообразил я, – то твой дедушка все узнает. Отец же должен с ним поговорить, выяснить все обстоятельства...

– А как же быть? – растерялся Санек и, виновато посмотрев на Лену, рассказал нам, как исчезла монета.

– Мы сами ее отберем у этого продавца, – решительно заявил Алешка.

– А если у него ее уже нет? – возразил я. – Если он и вправду кому-нибудь на сдачу ее отдал?

– Врет он, – уверенно сказал Алешка. – Кто ее возьмет-то, такую старую медную шайбочку?

– Я тоже думаю, – сказала Лена, – что он сразу все сообразил, когда мы к нему за монетой пришли.

– А чего тогда сидеть-то? – вскочил мой младший братец. – Пошли к нему, пока он вашу «Гречанку» еще не продал. Баксов за сто!

Для Алешки сто баксов – запредельная сумма, дальше нее его мечты никогда не устремлялись.

Лена посмотрела на него, как будто была втрое старше и вдвое умнее, и печально сказала:

– Дедушка говорил, что «Гречанка» стоит миллион баксов.

Алешка в изумлении плюхнулся на стул, будто его ноги не удержали:

– Ни фига себе!

– Да он ее нипочем не отдаст! – добавил и Санек. – Загонит кому-нибудь.

Лена совсем сникла.

– Но ведь продавец об этом и не догадывается, – постарался я ее успокоить. – О такой ценности монеты.

– А какая мне разница, – вздохнула Лена, – за сколько он ее кому-нибудь продаст? За тыщу баксов или за три рубля...

Действительно...

– Вот! – опять вскочил Алешка. – Вот! Раз он ей цену не знает, значит, у кого-нибудь будет спрашивать, у знатока. Чтобы не прогадать.

– Ну и что?

Алешка фыркнул на мою несообразительность, как рассерженный кот на горячее молоко:

– Раз будет спрашивать – значит, монета у него. И он будет искать, кому ее толкнуть подороже, так?

– Так... – Мне самому стало неудобно за свою тупость. А у Алешки все просто получалось.

– Мы его выследим, а потом все папе расскажем! Как он на него нагрянет со своим Интерполом! И все! Миллион снова в кармане! У Ленкиного дедушки.

Вообще-то, мысль, как иногда говорит папа, не очень глубокая, но достаточно здравая.

И Санек ее подхватил:

– Ленк, я во всем виноват! И я тебе обещаю приложить все свои усилия, знания и опыт, чтобы вернуть драгоценную реликвию твоему дедушке!

Красиво сказал, торжественно. Наверное, где-то слышал или в книге прочитал.

Тут с кухни пришел Норд, облизываясь и помахивая хвостом.

– Он у вас что-то стащил, – испугалась Лена.

– Что у нас стащишь? – с интонацией, очень похожей на мамину, возразил Алешка. – У нас в доме всяких реликвий нет... Одни долги...

Лена улыбнулась:

– Он что-нибудь съедобное стащил. Со стола.

– И съедобного ничего не было, – заметил я. – Все в холодильнике.

– Ну хватит вам болтать, – поднялся Санек. – Пошли скорее к киоску. А то он скоро уйдет.

– Пошли, – сказал я, сгребая несобранный магнитофон в кучу. – Только к киоску мы с Алешкой подойдем, чтобы внимание не привлекать. Вас он уже хорошо приметил и будет осторожничать. А нас что ему опасаться, пацаны как пацаны.

– Это как сказать, – с угрозой произнес Алешка. – А ты, Санек, вообще не ходи. Ты в одной галоше слишком приметный. И удрать не сумеешь, если придется.

Санек так круто запротестовал, что нам пришлось отыскать для него старые Алешкины кроссовки.

– Не потеряй, – сказал ему Алешка, – шнурки покрепче завяжи.

И мы пошли «на дело».

На улице уже было совсем темно. Только фонари немного светили и окна в домах, да иногда машины своими фарами мелькали.

Не доходя до киоска, Лена с Нордом и Санек зашли за ржавую «ракушку» и затаились. А мы с Алешкой пошли дальше на разведку.

Киоск был самый обычный, стоял в ряду точно таких же, с одним, до боли знакомым набором жвачек, пива и сигарет. Но немного от других отличался: в нем находился миллион долларов. Правда, не все об этом еще знали.

Киоск уже закрывался. Витрина его еще светилась изнутри, но с прилавка продавец уже убирал выставленные на него образцы товара и привязанную за веревку открывалку для пивных бутылок.